ГЕНЕТИКА ДОБРА

Двинутые филологи уверяют, что вся свобода в языке. Безумные меломаны, что только музыка способна избавить человека от оков. Кто-то думает, что свобода прячется на митингах, а кто считает, что равняется граммам тротила. Я не верю им. Не верю в бога, в человечество, прогресс и уж тем более социальную справедливость. Но я начал со свободы не случайно, Генрих Лома только что освободился. Ему захотелось прогуляться по улицам города. И хотя это был город-тюрьма, живший тюрьмой, смешанный из вертухаев и воров разной степени легализации, ему было приятно шагать по летним пыльным улицам, выбирая путь самому. За шесть лет это была его первая такая прогулка. Он ходил, вдыхал сухой нагретый воздух, пил пиво, робко глядя на женщин в легких платьях. Так он забрёл на набережную. Внизу текла обмелевшая река. Густые зелёные водоросли шевелились по течению коричневой блестящей воды. Закурив дешевую сигаретку на мостике, вздрагивающем от проезжающих грузовиков, он заметил медленно перекатывающийся по мосту автозак. Равнодушная морда зилка, зелёные полоски с надписью «УФСИН г. Можайск». Нахлынули нерадостные мысли. «Некуда жить» выплеснулась на него безысходная мысль.
Все в роду Генриха так или иначе были связанны с тюрьмой. Прадед немец был царским чиновником по пересылке, ставший большевиком и чекистом, окончивший самоубийством в тридцать пятом. Дед с бабушкой были ссыльными поселенцами, отец постоянно сидел за спекуляцию, убит в начале девяностых. И вот его тоже угораздило. Убил барыгу из-за. Та поступок не оценила, и сдала сразу же. По глупости чистосердечно признался и получил на полную катушку. Заодно ему приписали хранение. Следователь был знакомый отца убиенного. В общем – обычная бытовая история, которая случается у нас в разных вариациях постоянно, и не собирается прекращаться в связи переименованиям организаций, введением новых, более жёстких законов. Родственники поспешили откреститься от Генриха.
Он вовсе не стремился к криминальной жизни, наоборот, он рос тихим мальчиком, победителем школьных городских олимпиад, сам поступил на медицинский. Но вот доучиться ему не пришлось. В тюрьме тоже жизнь. И там тоже люди. Его взял под крыло один авторитетный (без кавычек) человек. Дал он ему кликуху Санитар. Он окреп, из доходяги превратившись в жилистого и нататуированного зе-ка, с оскалом железных зуб. На волю он вышел с рекомендацией пахана в один из московских моргов при психушке. Так что социальные перспективы были. Но не это так расплескало в его душе муть. Он почувствовал, что что-то перегорело в нём, что нельзя вернуть окончательно. Вера в людей, вдохновляющая его в юности, его истинная, настоящая вера – засохла и увяла окончательно. Это было моральное крушение, и что делать в этом чужом, враждебном и опустевшем мире, он не понимал. Жгучая ненависть ко всем двуногим представителям, жажда мести, - вот что осталось на дне его выкипевшего сердца.
Он зашагал по городу. От приятности первых ощущений ни осталось и следа. Пройдя старое низенькое здание, он увидел на другой стороне улицы синею дверь с жёлтыми звёздами. Вывески не было, но и так было понятно, что внутри находятся игровые автоматы. Когда он садился, такие заведения открыто зазывали мелькающими лампочками и были практически на каждом шагу. Сейчас их немного поубавилось. Вышел он уже под вечер. В кармане лишь мелочь звенела об нож.
Захотелось хорошенько выпить.
Недалеко на спуске улицы стоял продуктовый магазин. Он встал рядом, присматриваясь к покупателям, чтобы стрельнуть денег на пузырь. Подъезжали большей частью джипы, из них вылазили пузанки и исчезали в магазине. Обратно они возвращались с пакетами, в которых недвусмысленно звенели бутылки. Он ненавящего спрашивал:
- Извини друг, только откинулся, десяти рублей не будет, - многие давали, хотя и с нескрываемым презрением.
Когда до заветной сумы оставалось совсем ничего, - он заметил идущего нетвёрдой походкой человека средних лет. На багровом самодовольном лице мутно блестели пьяненькие глазки. Он подошёл к нему:
- Дядя, не будет десяточки? – сказал он.
Дядя посмотрел на него, свирепо вскинув глазами.
- Какой я тебе дядя, щенок. Выпить охота, да. Иди, и заработай. Не хочешь работать – укради. Я не тебе не банкомат. Да пошёл ты!
Лома весь напрягся, сильно сжав кулаки, но ничего не сказал. Дядя скрылся в магазине.
Он вышел из него через пять минут с двумя бутылками водки. С гадким снисходительным выражением на лице он подошёл к Ломе.
- Ну уж бля держи. Пей бля. Че те осталось то, - и протянул ему бутылку.
- Держи кому сказал, че не берёшь. Взял и упиздовал с глаз моих, - Лома с ледяным немигающим взглядом смотрел на него.
- А! Не хочешь брать, ну иди нахуй патцанчик, - кинул о и стал уходить.
Лома отпустил его на десяток шагов и пошёл следом. Мужчина свернул на улицу, застроенную новыми кирпичными особняками. Стемнело, заливались лаем собаки. Лома стал постепенно приближаться к мужику. Тот будто ничего не замечал и не оборачивался.
Дядя подошёл к высокому глухому забору. Свободной рукой стал шарить по брюкам, ища ключи. В этот момент Лома приблизился. Щёлкнула пружина ножа. Дядя обернулся удивленно, держа в правой руке. Лома ударил. Матовое серебро лезвия тускло отбросило фонарный свет, утонув в печени.
- Стоп, стоп, какие звуки человек издаёт, когда его режут. А? Чёрт возьми, и ты не знаешь, дожить до двадцати шести и не знать! – воскликнул литератор. Он доел пельмени. Рядом его друг, выпил рюмку кедровки.
- Надо узнать!
- Рассказ должен быть правдоподобен, вскинул вверх палец литератор.
- Ну да.
Они вышли на улицу.
- Дядя Вася подойди, показать кое-что надо, крикнул через забор литератор.
Василий Палыч, отставной военный с блестящей лысиной и венчиком седых волос накинул выцветшую майку. Он не торопясь вошёл через распахнутую калитку.
- У нас это, зайдёмте в дом.
Только он зашёл за порог, последовал резкий удар в печень.
Палыч что-то прохрипел.
- Ну что записал?
- Нет бля, диктофон на паузе остался.
- Тётя Маня, что-то с Палычем плохо, подойдите, пожалуйста.
Марья Павловна, вскрикнула и плюхнулась в лужу крови, натёкшую из-под Палыча.
- Записал?
- Да… Блин, но в рассказе у нас чувак, а мы бабу.
Во дворе бегал Толик.
- Ей Толик, иди сюда, тебя бабушка зовет!
Тот оказался вёртким малым, увидев лужу крови и тела, он попытался выбежать, но литератор закрыл собою вход. Он бросился в комнату. Литератор схватил кочергу и обрушил её на маленькую головку. Мальчик пикнул как мышка и рухнул.
- Опять облом!
Они оглянули дом, заваленный трупами.
- Не, что-то рассказ у нас не получается, и вообще писать нужно добрее, позитивнее.
- Пойдём за пивом.
Андрей