ОПИУМ-Тебя мучает совесть? – спросил профессор деления на ноль террориста Петрова. - Меня мучает боль. - Так от чего твоя боль? - Она разъедает меня изнутри. - В чём же причина? - Начиналось всё с того, что я полюбил… Полюбил девушку, думал что пришло спасение, наши чувства были чисты как лёд и светлые как апрельское солнце. Мы и познакомились с ней весной… Это прекрасное было время…По правде, по настоящему – никогда до этого так не любил или вообще никогда никого не любил… Может быть в детстве, когда сердце не было выжжено, в раннем детстве, когда был уверен в своих чувствах, а потом наступило сырое равнодушие… А в детстве я не был равнодушен, не был чёрствый, по детски светло любил папу, маму, бабушку, но это другое… Ну а потом, война… - На войне был, где же? - Да что об этом говорить, не хочется вспоминать. - Так молод двадцать три, где ж ты успел, только разве на последней? - Нет на второй чеченской, до этого, в Сербии. - Этого не может быть, ты был в то время ребёнком. - Может быть, я там был, ранило в обе ноги, одну пришлось оттяпать. - Ноги у тебя здоровые. Не смущает тебя это? - Ты не понимаешь, можно на ты? - Конечно. - Ты не понимаешь, потому что я беглец… Быть может из другого тела. - Тимофей, ты конечно беглец. Беглец ты от жизни, от реальности. Интересно мне бы знать, где ты достал таблетки, после которых ты здесь и оказался здесь. Очень удивительно вообще, что ты выжил. Вот какое дело, сильные были очень вещества в них, повредили похоже, они твои нейронные связи в твоём мозге. Похоже всё то, что ты только слышал от куда-то, видел в новостях, вероятно какие-то подавленные фантазии, мечты… Теперь ты воспринимаешь их за свою память. Процесс это может быть необратимым… Так чтобы жить дальше - тебе придётся смириться с этим. Я могу тебе помочь отличить, что было правдой, а что твои спутавшиеся нейроны тебе налгали. Трудится над этим тебе придётся много. Что поделать, за всё нужно платить. Хочешь сигарету? 
Тимофей взял сигарету, пригнулся к огню и закурил. - Такой случай, вернее такой чётко выраженный случай, признаться лично я наблюдаю впервые. У Тимофея было скуластое лицо, сильно выделялся шрам над бровь, чёрные смоляные волосы безвольно свисали со лба, губы растрескались, и на нижней губе в ранке запеклась кровь. Зрачки были расширенными, тёмными, казалось, что они засасывали в себя всё вокруг, пространство, обшарпанный стол, зелёную облупленную лампу, зарешеченное окно, откуда сквозь мутное стекло лился грязный серый свет, покрашенные буро-зелёной краской стены, шкаф с папками, самого профессора, его внимательный взгляд, сквозь роговые очки, седые, аккуратно постриженные волосы, белый халат, накинутый на синий шерстяной свитер. Петров сидел в солдатском исподнем, потому что больничные пижамы не выдавали вот уже больше десятка лет. - Ты, профессор, всё пытаешься меня сбить, а не понять настоящие причины. - Ты обязательно расскажи, что считаешь нужным, только для начала давай освежим некоторые факты. Петров Тимофей Евгеньевич, восемьдесят шестого года рождения, родился в Москве. Холост. Всё это по паспорту, что был при тебе. Кроме того, там написано, что прописан ты на улице Строителей сто двадцать шесть. Такого дома нет, я на это обратил внимание, поскольку сам живу неподалёку, проверил, действительно оказалось, что так. При тебе был ещё диплом кулинарного техникума. Все эти документы, и тебя обнаружил конный патруль милиции в Битцевском парке, ты лежал в наркотической коме, в ручье. Видимо ты зачем-то нужен богу, раз он тебя спасает, в карманах у тебя ничего не было кроме таблеточек, ни денег, ни мобильного телефона. Ты побыл в наркологии недельку, и потом, когда ты пришёл немного в себя, там поняв сложность твоего случая, перевели к нам. Заявлений о твоей пропажи не поступало. Думаю пока не будем просить милицию проверить тебя тщательнее, - профессор улыбнулся, - просто хочу тебе помочь. Помочь принять решение, что делать дальше. Мне кажется – ты хороший парень, запутался в этой сложной жизни. Да, всем трудно, мне тоже порой очень трудно. Петров упёрся взглядом в стол и молчал. - Ну ладно, вернёмся к твоей девушки. - Повстречал её… Опустошён тогда я был, война знаешь – разрушительная вещь. В супермаркете состоялось наше знакомство. Покупал водку, шёл к кассам, увидел её. Стояла, взвешивала помидоры. Ну что её описывать, зачем, она была проста самая красивая, самая совершенная. Меня тогда так шибануло, толи током, толи еще, чем посильнее. Стоял, смотрел на неё как вкопанный, потом немного отпустило. Пьяный я был тогда. Ну и сказал, то что первое пришло на ум: «Зачем брать помидоры, когда можно взять кетчуп». Она удивлённо посмотрела на меня, слегка пожала плечами, изучив меня, мою корзинку, где лежали водка, сыр, яйца. Очень мило сказала, что бы я не пил больше. Я тогда хмыкнул, мол, что из этого выйдет. Она вытащила бутылку из корзины, посмотрела на этикетку и поставила на полку, при этом открыто улыбаясь мне. Сказала: «Сегодня тебе больше не надо». Эта улыбка, эта улыбка взорвала меня, в голове что-то заскрипело. «Смотри, - сказала она, ты уже не в себе». Я бросил корзину, рванулся из магазина, расталкивая народ, казалось, что если я останусь ещё какое-то время здесь, то начну её бить, топтать ногами, рвать на ней одежду… Весь красный от трансцендентной злости я глотал сырой воздух на улице, закурил. В изумлении я смотрел, как она вышла из магазина и направилась ко мне: «Тебе плохо?». Не помню, что я орал тогда, руки я еле сдерживал и от этого они у меня тряслись. До меня доносилось только как из колодца какой-то гул, не знаю, может я шептал, а может кричал, всё поплыло перед глазами, она схватила меня за предплечье и сказала: «Пошли». Я пошёл ведомый ей как истукан, перешли дорогу, она усадила меня на лавку в скверике. Она была спокойна только лёгкий румянец разыгрался на её лице, толи от смущения, а может быть от свежего воздуха. Говорит: «Смотри как бы тебе опять не стало хуже». Я начинал потихоньку овладевать собой, поток чувств схлынул. Просидели мы наверное полчаса, молча, смотря друг на друга. «Пить больше нельзя», - потом прохрипел я, если бы я не пьянствовал сегодня, ты бы поняла, что я не совсем пропащий человек. Она лишь улыбнулась в ответ, и в этот раз от её улыбки мне полегчало, я, чуть ли не обмяк. Сказал ей, что она самая необычная, самая лучшая. Выглянуло солнце, щебетали воробьи. Мы договорились, что завтра снова встретимся там же. Вот так и начали мы встречаться. С каждой встречей наши отношения становились всё серьёзнее и серьёзнее. Наши чувства становились всё глубже, росла любовь и дела мои улучшались – устроился на хорошею работу, снял приличное жильё, думал брать машину в кредит. А потом любовь сорвалась в сладостный вихрь, я не мог остановится ей наслаждаться, что говорить, я просто упивался ею. Её запахом, каждой частицей её тела. Всё лето пролетело в одном счастливом мгновении. Вот с этого всё начиналось! Можно сигарету… - А осенью, ха-ха-ха, она пропала, исчезла! Что это было за мученье. Проводить целый день в унылой пустоте, ночь в тягостном томлении, а потом, опять обескровленный опустошающий день. Я искал её но всё безрезультатно, квартиру она снимала, там были новые люди, хозяйка говорила, что ничего не знает. Ничего мне не оставалось кроме того, что бы околачиваться у магазина, где мы познакомились впервые, надежда тлела в душе, что вот она туда придёт. Я доходил до такого исступления, что мне показалось однажды, что не было её, всё это мои выдумки. Тимофей надолго замолчал. - Что же случилось потом? – профессор почёсывал подбородок. - Потом произошло то, на что я надеялся, но меньше всего ожидал увидеть… Я увидел её. С каким-то чёрным, подъехали на оранжевом Порше, она была одета в какие-то белые меха, выглядела очень по-солидному. Продавщица даже слегка удивилась, что такие пышно наряженные люди зашли магазин экономического класса. Спрятался я за ящиками быстроразводной лапши и стал смотреть, как они выбирали вино, они пошли к выходу и на кассе взяли целую упаковку презервативов… Тимофей нахмурился. - Это может быть для тебя больным, но подумай, для собственной пользы, - эта девушка может быть лишь плод твоего исковерканного сознания, как её звали? - Таня, кажется… Кажется Таня… - А может быть Марина… Ангелина или Света. Если бы она была в реальности, учитывая, что ты рассказываешь многие подробности, имя её ты не смог забыть, такие вещи прописываются в голове вдоль и поперёк. Губы у Тимофея задрожали. - Она не говорила своего имени! - Правда, жили-любили, а имён не знали, ты разве не чувствуешь, что это абсурд. За окном стемнело, санитар аккуратно приоткрыл дверь и взглянул на профессора, тот махнул рукой, и дверь тихо закрылась. - Понимаешь теперь, что происходит, попытайся вспомнить, где ты жил последнее время? - Профессор, профессор, я запомнил номер той машины, - Тимофей шумно дышал, - потом и нашёл где живёт владелец, начал следить и думать, что же делать дальше. Потом пришла мысль – убить обоих, но тот черножопый гулял уже с другой. Отчаяние захлёстывало меня, не мог больше ждать, думал, что хотя бы того урода замочу. А вот, ха-хаха, тут военные навыки пригодились, очень, очень пригодились. Профессор, взорвал я его Порше, вместе с ним, это было прекрасно! Но облегчение не наступило! «Дурак, - думал я, такой выпал шанс, нужно было убивать их вместе, а потом, в мою обезумевшую голову пришла другая мысль: «Может быть, этот хач и был ниточкой, по которой я мог бы найти её, нужно было его, поймать, пытать, и я нашёл бы её». Потом хотел простить её и покончить с собой, но не нашёл ничего лучше, как устроиться охранником в тот магазин, хахахха, было трудно устроится выглядел я не важно, даже квратирку снял с окнами, выходящими…хаахаааа. Хорошо, что магазин не был круглосуточным, я окончательно сошёл бы с ума следить за входом. Ждал я ждал… дождался… Появилась она однажды когда я заканчивал свою смену, стояла у выхода. Я даже не моргнул, увидев её, настолько были истощены нервы, что подумал это галлюцинация, а знаешь, было раз такое. Она целовала меня, гладила по голове, тихо шептала мне, что я молодец, что справился, что теперь мы никогда не будем разлучатся, говорила, что верит в меня, что я для неё единственный. Я тогда начал будто оживать, долго не мог поверить в своё счастье. Недели две мы были с ней вместе наедине, никуда не выходили из дома…. Потом она показала мне фотокарточку какого-то человека, сказала что этот человек преграда к нашему счастью, что он не оставит её в покое. Будем жить как мечтали, только убьём его… Старая снайперская винтовка, эхо войны с новой цейсовской оптикой не подвела, сработал я чисто. На какое-то время я подумал, что вот, все мучения кончились, но преграды возникали, вновь и вновь она приносила новые фотографии, раздавались новые выстрелы, взрывы, наносились смертельные ножевые раны. Всё превратилось в какую-то новую войну. Было всё на каком-то автомате. Но с ней было легко, я не боялся ничего, лишь бы она была рядом. Потом, Тимофей схватился руками за голову, она погибла… Он заплакал… - Были тонированные стёкла, я не думал, что она будет там, они выехали из подземной парковки, потом взрыв… - Тихо, тихо, сейчас я сделаю тебе укольчик, ведь ты не против, правда? Профессор обломал ампулу, набрал шприц. - Вот так, это ничего, с кем не бывает, через неделю, уже через неделю почувствуешь себя лучше. Но Тимофей как-то поблек и начал таять в воздухе, профессор попытался схватить его, но ничего из этого не вышло, скоро Тимофей совсем исчез. - Ещё один сбежал, второй за неделю, это плохо, очень и очень нехорошо. Он стоял со шприцом в руке, потом сделал укол себе, и облегчённо сел на стул. - Вот так, через неделю – мне будет лучше, намного лучше. Вошла медсестра в комнату. - Павел Аркадьевич, ЧП, кто-то вычистил все опиаты из сейфа. - Танечка, какой ужас хехееххех! - Профессор был в румянце, глаза поблескивали, - ну за чем ты с плохими новостями, вот минуту назад я можно сказать совесть прочистил, давай завтра, ЧП завтра, опиаты завтра, ха-ха, морфины всякие. - Павел Аркадьевич, что с вами! - Ничего, душечка моя, так хорошо – давно не чувствовал, окрылено что-ли, садись ко мне на коленочки, я расскажу тебе удивительную историю из э-э-э-э-э моей практики. |
