НОСКИ

Носки.
— Знаешь что. С меня хватит! Я ухожу. Да и жить нам уже негде! – Она кричала. Сергей смотрел на неприятные сухие морщинки, идущие по лбу жены. Нос у основания будто стал больше чем раньше. Стало ему жутко, ведь с этим человеком он жил раньше и даже делился всем сокровенным. Тонкие волосы её попадали в уголки губ. Он сжал кулаки, чтобы преодолеть гнев и возмущение, - хотелось повалить её на землю и бить ногам. Смешивать грязь с кровью. Стоящий перед ним человек существовал на протяжении восьми лет в лаке. И во теперь этот лак треснул, обнажилась истинная сущность. Эта сущность показалась Сергею - из дерева. Но дерево это хотя было когда-то пахучем и сырым волокном – превратилось в нечто скверное. Уже одно прикосновение к нему делало нечистым. От жены по прохладному воздуху летели флюиды дорого парфюма, но в нервный центр Сергея отдавала какая-то лобковая прель.
Тут внимание его переключилось. Его любимую машину (он любил её больше чем женщин) — мощный тёмно-синий родстер грузили на эвакуатор.
— Какая-то херня, разве бывает такое, чтобы вот так… Вот за утро у тебя… вот так всё отбирают, - неуверенно сказал он водителю эвакуатора. Жена что-то продолжала трещать за спиной.
— Фигня, и не такое бывает, - с видом знатока проговорил тот.
Сергей побрёл прочь. В сером бурлящем небе светились рассветные медные полотнища. Дождь капал редкими холодными каплями. Повезло ему, что захватил куртку.
Куда идти? Он поехал к родителям.
В метро Сергея постоянно убаюкивало.
— При-э-э-э-хали! – он очнулся. Бежевый неживой свет вагона. Поезд дальше не шёл. Лицо дежурной, цвета подгнившей соломы. Это была его станция, поезда здесь иногда заканчивают маршрут. Он поднялся на улицу. Дома здесь были по уютному приземесты.
Родители жили в дворике рядом со Старой площадью. Нервно развеселило его это приближение к сакральному центру страны. Ему чудилось, что именно оттуда росли корни всех идей. Таких как — выставлять людей на улицу. Может быть, он существует для того, только что бы быть мишенью для игры в этом идеальном тире. Где-то там, в астральном административном центре пристреливались, сыпали очередью социальных экспериментов. Ему вспомнилось, как в армии майор Макаренко показывал чудеса стрельбы из автомата. Он стрелял из деревянного костыля АК без отдачи, будто из пластиковой винтовки. И он подумал, что в астральном центре управления его судьбой надо поучиться точности у Макаренко, а не разбрасываться. Тогда бы его жизнь была бы хлёсткой и проникающей, как песенный мотив. А так? Зачем?
Он подумал: рост прибыли по кредитам стремится к бесконечности. И именно эта бесконечность сожрала его. Он явственно представил себе этот бесконечный, растущий из ниоткуда в никуда процент. Это зверёк свернул Землю, вместе со всей живностью в трубочку. И хорошенько закусил, слизав магмы сок, как кетчуп. Проглотив звёзды, процент стал, есть пустоту.
Из сожранной процентом пустоты лился склизкий свет.
Сергей шагнул в затемнённость подъезда.
— Ну что, явился?
— Здравствуй мама.
— Да…
— Знаю, развратничаешь, ведёшь разгульную жизнь. Проигрался, задолжал.
— Я не играю мама.
— Всё для тебя игрушки, и жена, и мать! – дверь закрылась перед носом.
Вся жизнь Сергея была сплошной чередой вялотекущих неудач. Каждая неудача не добивала до конца, лишь для того чтобы открыться в новой теме проигрыша. И это было своеобразной музыкальной мелодией, проходящей через всю жизнь. Вот, например последняя увертюра. Он работал банковским клерком. Оформлял кредитки. Это вступление мелодии. Успокоительные переливы музыки были похожи на переливы «Ново-пассита». (В выходные Серый любил иногда принять таблеток пять и затянуться травой). В эту успокоенную тему врывается Антон – он просит помочь ему с кредитом. Ведь ввозить китайские планшеты – беспроигрышная тема. Друг звонит, бомбит словами (тук-тук-тук-тук), как англичане Дрезден. Приезжает домой с бизнес планом. Сергей против, но тут на беду жена подхватывает укоренный ритм. Начинается кухонная возня за чашками коньяка. Антон на ударных, жена на синтетических звуках (туу-туу-ту-ту-ту). Потом Антон переключается на басс (бум-бум-бум). А жена поддакивает. Это минималистичность драм анд байс. И вместе они танцуют дабстеп на его голове.
— Мы по-быстрому поднимем деньги, жучок ты мой, вот и всё! – твердила жена, но банк требовал обеспечения. Сергей сомневался.
Музыка бросается из крайности в крайность. Ему хочется, чтобы оставили его в покое, но и нельзя же огорчать жену и друга. «Ведь Антона я знаю с самого детства, он никогда не подводил» - повторял он успокоительную мантру.
Из дома родителей он метнулся сначала в один угол города, потом в другой. Дошёл до середины стоянки вокзала, потом метнулся в сторону подземного перехода. Не дойдя до него развернулся и пошёл в обратном направлении. Что делать в такой ситуации, он не понимал.
Рядом раздался смешок. Он увидел субъекта в грязном бушлате. Одутловатое щетинистое лицо улыбалось гнилью зубов.
— Мужик, добавь на фурик… и тут Сергея пердёрнуло.
—Да я просто в жопе брат! – внезапное отчаяние подкатило к горлу. – Я не знаю что делать!
— Э, да тебе просто выпить надо, - потянул мужик его за рукав.
В подошве одного памятного дома работал круглосуточный магазин.
— Ты давай один, а то у меня в прошлый раз конфликт вышел.
Памятный дом ничего не помнил, но хранил срез последних эпох и одной большой эпохи. А сейчас этот дом существовал весьма странной жизнью, поживал рентой, устроил один квартирный бордельчик, а в полуподвале торговали разными сортами палёного алкоголя.
У Сергея оказалось в кармане скомканная строрублёвка. Но когда он подошёл к прилавку его внимание привлекли серые носки, висевшие рядом со жвачкой. Он ощутил резкий дефицит носков. Необъяснимо. В стрессовых ситуациях человек действует совершенно иначе, чем в относительном спокойствии. Включаются дополнительные резервы. Но не всегда действия эти могут быть рациональны. Может быть, потому ему захотелось, что в жизни, он не покупал носков сам ни разу. Сначала этим занималась мама, потом жена.
— Сто один рубль, - презренно сообщила продавщица, он положил мятую сотню на прилавок и стал искать рубль.
Пока он беспомощно копался в карманах, подошёл охранник.
— Вот рубль! – хочешь получить носки — пляши. Он склонился над Сергеем и добавил:
— Гопака!
— Ну да, — сказал охранник, подбрасывая монету.
— Ах-ха-ха-ха, — заливалась продавщица.
Этот смех, а не действия охранника отщёлкнули пружину в голове. Она с грохотом понеслась импульс. А в глазах потемнело. А когда стало светать Сергей увидел под ногами красное месиво лица, кровавые руки охранника безвольно упавшие на слякотный пол. На миг показалось, что он бьёт жену. Но, потом с огорчением он увидел, что бьёт всего лишь какого-то человека в чёрной грязной форме, закрывающего лицо узкими окровавленными кистями
— Мне, пожалуйста, носки три бутылки водки и лимнончик.
Продавщица с выпученными глазами укладывала снедь в пакет, хотела положить четвёртую бутылку.
— Больше не надо. Носки ещё положите, пожалуйста, - Сергей обнаружил, что голос зажил своей жизнью, а тело стало бытовать контрапунктом совершенной противоположным существованием. Он щёлкнул указательным пальцем по губам продавщицы и вышел в услужливо открывшиеся автоматические двери.
Продавщица осталась стаять, углубляясь в какую-то ей только что открывшуюся негу сладострастного унижения. Это было, быть может её самое яркое впечатление за пять лет жизни в столице.
— Ого, удачно! — а вообще дрянь магазин, - сказал вылинявший человек в бушлате, - но зато идти далеко не надо было.
— Все магазины говно! – ответил Сергей.
Новый знакомый оказался сторожем на стройке. Они поехали пить к нему в будку на глухой пустырь в закоулках, о существовании которых Сергей и не догадывался. Раньше город казался ему простым и постижимым, вроде краба, или кальмара. Но в тот момент город оказался для него медузой, и имел вид бесформенного жиле. Он мог представать в совершенно безумных сочетаниях. Обрастал совершенно абсурдными, как казалось тогда Сергею, мелочами, красными горящими цифрами 1929, тусклыми неизвестными памятниками, непонятно откуда взявшейся тротуарной оградкой, покрашенной в шизофренические красно-синие тона.
В сторожке они выпили. Бывает такое, новая шариковая ручка, ботинки, случайный добрый взгляд, способны возродить из пепла самое прекрасное расположение духа. Вид пустыря из мутного окошка, потрескивающий калорифер, плескание водки в гранёном стакане – всё это успокаивало.
— А значит ещё не всё пропало! – сказал он. Сторож, представившийся Толиком, задумчиво хмыкнул.
Сергей вытащил носки из пакета и погладил их.
«А ведь возможно у носков имеется и другая сторона, не только хлопох, и какой-нибудь там нейлон. Эти носки могли изготавливаться в колонии заключённых. В каком-нибудь крае, медленно, оттаивающем от глобального потепления» В этом была увлекательная метафизика размышления. Эму казалось, что энергетика несвободных рук впиталась в ткань. И может быть, его поймают скоро за разбой. Придётся ему строчить такие же носки. Это казалось ему очень увлекательно, как будто бы такими мыслями стал приближаться к смыслу жизни.
С Толиком у них образовалось полное взаимопонимание. Оперевшись об стену Серый чувствовал, как ему становится всё лучше. Тепло растекалось по венам. Но нарастающей уютности что-то мешало. Нестерпимо, как зуд, росло желание надеть отнятые носки.
После того как он надел носки, на душе стало совсем легко-легко. Несмотря на то, что ангельские крылья не трепетались за спиной, даже подванивало кислым запахом, - радужно переливалось сознание. Он открыл сторожку. Не стал говорить прощальных слов. Его влекло чувство приятности. За поворотом он увидел женщину у высокого джипа. Машина умильно сверкала белой чистотой на фоне разбрызганной грязи. Глядя на загар её, Сергею сразу померещились томные жаркие страны. Били в там-там африканские мыслишки. Вместе с дамой был широкий пиджак с набалдашником в виде лысой головы. Растягивалась довольная, даже самодовольная улыбка.
Он решил осуществить пикап. Вышел наперевес знакомству, но женщина и пиджак сели в машину. Белая машина с номерами 666 резко дёрнулась, взревев всеми цилиндрами…
…….

Утро это магическое время. Появляются в тиши новые звуки. Кажется, человеческий дух за ночь оставил землю и ещё не успел вернуться из путешествия. Мир вроде всё тот же, да не тот. Трава за окном заиндивела. Лужи блестят чёрным лаком. На крае мраморного неба обозначается латунное зарево. Заторможенная кровь всё ещё чувствует какое-то таинство. И вот Серый мучительно открыл глаза. На стене постукивают старинные часы. Может быть, всё дело в выписанных по готически цифрах. Уж не из-за э того так болит нестерпимо голова. А кровать так широка, и вид за шёлковыми занавесками из окна так странен. Рядом лежит совсем кто-то незнакомый. Женщина, покрытая шоколадной глазурью. От образа шоколад подступила тошнота.
Тело изогнулось, переворачивая острые бёдра.
— Господи боже!
— Ах, привет… Женщина изогнулась, показав загорелую грудь.
— А вчера ты говорил, что не верующий, как и Марсель Пруст. Груди у неё были большие, но излишне округлые, чтобы быть настоящими.
— Ты думаешь, я знаю, о чём писал Пруст! — она улыбалась. Это была ровная отработанная улыбка.
— Вот поэтому ты будешь моей собачкой! Или хрюшкой. Хрю. Хрю. Не лучше собачкой. Ты такой беспомощный, — похмелье давило на тело разлапистой тяжёлой силой. Он выматерился в душе, но губы сказали другое:
— Я вообще где?
— Ха-ха-ха, — я бы сказала, но я дала зарок не ругаться в этом месяце.
— Туалет где?
— Вон там, за стеклянной дверью.
— А…тебя как тебя зовут?
— Света.
— И у нас, того… было? – она оскалилась фарфором зубов.
Он пошёл душ. Выпил из под крана. Под струёй он стал кое-что припоминать. Воспоминания, как-то туго и с усилием отрывались от дна памяти. И как какашки, раз уже всплыв, тонуть больше не желали.
После он схватил с вешалки мужской халат и задумался над его происхождением, потом одел его и вышел в комнату.
— Слушай ты меня сбила, вчера, да.... Ну это ладно. А кто тот дядька-лыска с тобой был. Ну этот… Который, ну это…нюхал.
— Мой муж. Бизнесмен и депутат от нашей великой партии.
— Ага.
— Аха, — она могла мгновенно конструировала улыбку.
Света закурила тоненькую сигаретку.
«Дурная привычка. Да ещё в постели» — думал Серый, — «А тело красивое. Точёные изгибы. Вытянутое благородное лицо. Ну да. Искусственного немного есть. А вот на запястье прыгает венка.… Эх»
Он обнял её… Сигарета упала на керамический гранит…
….

Надев тапки на босу ногу, он вышел купить сигарет. Синевато-серый, серо-синий трубный дым; бугристый и рваный валил по косой линии в небо. Дул холодный ветер и по-осеннему вылетали преждевременно опавшие бурые листья из-под машин. Бесконечным однообразием Сергею открылись – меланхоличные пустые дворы, шумные беспокойно скребущиеся улицы. Купив сигарет, он сел на пустую лавку в сквере. Курил он редко, но позволял себе иногда, как он говорил в стрессовых ситуациях. Женские соломки он терпеть не мог. Затянувшись крепким «Мальборо» - ковбои рекомендуют, он вспомнил, как кто-то ему рассказывал об истории этих сигарет. Про фанатичного создателя бренда, который всю жизнь положил на развитие марки. Не то, что он – который всю жизнь протранжирил совершенно бесцельно. Обручальное кольцо с трудом выворотилось с безымянного пальца.
Он отбросил его в хилый газон.
В задумчивости он не заметил, как остановилась рядом милицейская газель.
Без вступления его ударили несколько раз в живот. Очень болезненно. «На всякий случай».
— А чё в кармане, мягкое?
— Носки, - хватая ртом воздух, сказал Серый… В отделение его сначала хотели бросить в клетку. Но мужчина в кожаной куртке и седеющими волосами спросил:
— Это – что, Взрывной?
— Он.
— Этого ко мне, - и его повели по коридору, с одной стороны которого были окна, а с другой одна за другой шли двери под номерами.
— Ну что? Рассказывай, как дожил до жизни такой? – спросил следователь.
— Да вы всё видно знаете сами.
— Конечно, знаем, даже фильм из магазина уже посмотрели. Так что вот так. Пиши. Хотя тебе всё равно по полной катушке зарядят, — Сергей придвинул к себе листок.
Он писал. А следователь встал со стула подошёл к окну. Здание милиции было точно такого же проекта, что и школа где учился следователь. И он видел практически всё тоже, что наблюдал десять лет со своей парты. Пустой внутренний двор с лестницей у которой курили люди и две цементные клумбы, на которых желтели какие-то невзрачные цветочки. Он думал, что можно и не ждать когда пробьют этого типчика, а сразу навесить ему ещё два магазина. Интуиция подсказывала – с этого поддонка ничего не выжмешь, а значит можно и не сюсюкаться. Но в душе ему было всё равно. Жизнь текла из бесконечных повторений.
— А чего ты босиком сидишь?
— Тапочки в сквере остались.
— Ну ты даёшь!
— У меня носки остались, может одену?
— Ха, а самому не холодно? Или ты ждёшь, чтобы я как мамаша тебя уговаривал?
Серый надел носки. И только он хотел приняться снова за писанину, зазвучала забавная мелодия мобильного следователя, как в рекламе «Бондуэль».
— Да… Но… Да… Так… Так…
Через полчаса Серый стоял на крыльце отделения. Прямо во внутренний двор, где были служебные машины, подкатил белый джип. Тонированное стекло опустилось.
А за ним появились чёрные, блестящие новой краской волосы, и всё тот же отливающий в синь, белый фарфор зубов.
«Какая-то наващивая галлюцинация» - он смотрел на запечённое ежедневным солярием лицо. Он ощутил радость узнавания. Но слабо.
Жизнь Серого стала набирать новый темп. Он стал директором одного «карманного» банка. Намечались связи, и интересные проекты. Однажды он гулял по Мосфильмовской, не далеко от своего особняка. Тучный пожилой бюргер гулял с тойтерьером.
— Чем меньше собака, тем больше достоинства, - сказал Серый. Они разговорились. Бюргера звали Палыч. Он занимался расширением своего двойного подбородка, а так же рекламным бизнесом. Тот пристально вглядывался в лицо Серого.
— Твоё лицо просто идеально. Ты просто обязаны стать лицом рекламной кампании, - Серый не считал что его лицо идеально. Он думал, что обладал вполне невзрачной физиономией. Серые глаза, серая кожа лица. Непонятный переходящий оттенок волос, обласкивающий сероватым глянцем.
— К сожалению, спасибо, но я не могу, я в другой игре.
— Да это очень безобидно! Это реклама «социального» кредита. Это же государственная программа. И бюргер сжал губы куриной попкой.
Так лицо Серого засветилось на плакатах, в медийном эфире.
«Россия – страна передовых идей и технологий. Возьми кредит сегодня. Иди в ногу со временем» - изрекал Серый. Рекламные ролики рассчитаны были на широкий охват. Особенной изюминкой была реклама для беременных. Серый гулял по парку и волшебным взмахом руки преображал отяжелённых приставным животом моделей. Серые тона на экране становились яркими, у них появлялись яркие коляски, машины. В другом ролике он взмахивал рукой, старая выцветшая кухня хрущёвки превращалась в модную квартиру-студию. Плачущие дети начинали звонко смеяться. Но реклама для него была развлечением. Серый готовился стать префектом.
…..

После вызволения из милиции Серый сидел в ванной. Его беспокоило странное ощущение. Что-то кололо и пульсировало. Стопы покалывало, сжимало и разжимало. Ему вдруг показалось, что носки начинали прирастать к его ногам. Он присел на край ванной. Как только он снял носки, зеркало над раковиной с шумом треснуло. Серебристая трещина уродливо преломляла свет. Это было похоже на предупреждение небес. У него зародились догадки. Без носков он чувствовал мучительную невыносимость, все равно, что выключили свет в чулане, он переставал видеть и ощущать предметы. Хотя он и мог механически сказать, - вот это стул, это мышка компьютера. Но это был лишь безжизненный абрис. На самом деле они не существовали.
Светлана оказалась бесчувственной и даже фригидной. Ему было наплевать на неё, но он не мог с ней расстаться. И они раз за разом выполняли любовный акт как вынужденный ритуал. Нельзя было сказать, что это была совсем чистая механика. В этот момент она казалась сообщницей, на короткий миг появлялся симулякр понимания. Она улыбалась своей фирменной улыбкой. Они чувствовали себя подельниками. Со временем они научились даже практически не разговаривать. Что было весьма комфортно.
— Вот, - Серый клал пачку денег на тумбочку. Он считал, что должен платить за Светины хлопоты, ведь она решала его вопросы через мужа.
— Ага, - она сбрасывала халат и ложилась на кровать.
После «утехи» за номером таким-то начиналась обрядная помывка носков. Серый мог доверять эту процедуру только ей. Они запирались в ванной и начиналось таинство…
Обнажённая женщина и мужчина в носках. Серый теперь никогда не снимал их.
…..

Над Москвой висело марево. Как будто рассыпалась гашеная известь в воздухе. Здания и уличные столбы были притушены, и окутаны дымкой в недвижном воздухе. Серый отпустил охрану и шёл по Арбату один. Мимо в туманной извести шли редкие фигуры упырей. Нет, это были люди, но как они были мало похожи на человеческие фигуры.
Носки подступали к горлу. Но ничего. Ничего нельзя было поделать. Его уже не рвало, а невыносимый запах продолжал преследовать.
— Мой лучше! Сука! — орал он на Свету, но после помывки, казалось, запах только усиливался. Он стал больше пить, но алкоголь ничего не заглушал. Кокаин на один лишь миг заправлял нервы. Он пробовал ходить даже в респираторах – ничего не помогало.
— Почему всё вокруг воняет дерьмом! – слова звенели по арбатской брусчатке.
Ему хотелось с носками расстаться. Он обрастал решимостью полгода, - молился в православных монастырях, кидался от одной восточной практики к другой. У святой для буддистов горы Кайлаш, он решился снять носки. Когда притронулся к резинке, его охватила жуткая паника. В исступлении он требовал у гида за любые деньги прислать вертолёт. И улететь. Ему хотелось, чтобы Света помыла носки, уложила спать…
Люди шли по улице мелкими редкими стайками. Высотка МИДа резала призрачное небо.
Он достал пистолет. Посмотрел туда, где у лотка Макдональдса столпился люд. Взглянул на бледный моргающий свет ксенона.
— Пока, - приставил он пистолет ко лбу. – Я просто не мужик.
Раздался шелчёк…
— Конечно, я же везунчик!
Конечно осечка, ведь он же везунчик. Он отщёлкнул флажок «стечкина» на автоматическую стрельбу. Витрины закрытого сувенирного магазина с грохотом разлетались, отблескивая как новогодняя мишура.
И с брызгом витрин разлетелись сомнения. Будто камень оторвался от Серого. Он стал лёгким. В голове звенели новые парадигмы. Без сомнения это выбор судьбы.
Он запрыгнул в белый джип с номерами 666. Ухмылялся вставной челюстью Новый Арбат. Плясали яркие огни витрин..
Он понял что, носки были лишь костылём понимания. Для того, чтобы сделать первый шаг.
Он приехал к Светлане. «Эта глупая марионетка теперь отработала своё» Он положил пистолет на тумбочку.
— Вот.
— Ага, — она привычно откинулась на кровать. Он стоял в кожаной куртке, у подошвы на полу расплывалась грязная лужица.
— Всё, конец, - он расшнуровал ботинки. Носки снимались, как сдиралась кожа. Но боль была живой. Страх, который невыносимо заполнял душу, был живой.
— Вот, - бросил он грязные носки на кровать, - Света смотрела тупым выражением поломанной куклы.
— Зачем? – сказала она. Страх, жуткий и всеобъемлющий заполнил душу Серого. Страх была жизнь, - развернувшись, он пошёл прочь. Когда он вылез из пустой квартиры, раздался выстрел.
— Ну конечно! - руки дрожали. Он теперь понимал, что страх никогда не исчезнет, с каждым часом он будет только нарастать.
На кольце Серый разогнался до двести двадцати. От панической атаки руки стали деревянными. Он взглянул на белые костяшки: Машина едва успевала шить петли, выезжала на встречку и с визгом круто резала дорогу. Борт притёрся к дорожному разделителю, извергая фейерверки искр.
— Смысл жизни в страхе. Страх нужно эксплуатировать, - за ним на едва поспевали форды гаишников. Раздавались хлопки выстрелов. Разлетелось левое зеркало. Посыпалось заднее стекло.
Ноги без защиты носков горели. Серый чувствовал, как его поджаривали на костре и хохотал.
Он гнал в светлое будущее.
Андрей