ДУРАЦКАЯ МЫСЛЬ

Поутру тридцать первого февраля года в одной из съёмных комнат у станции Московской железной дороги он проснулся в недоумении, отчасти даже в тревоге. Его мучила мысль. «Загляните-ка под кровать» - напевала она. А там, среди комков пыли лежал винтовочный обрез. Он включил заляпанный чайник и закурил. Чистили крышу. Ледышки с грохотом ломились вниз. Жестяные звуки прыгали по стенам двора-колодца.

- А может ничего не делать? – но он знал, что это было лишь последнее колебание перед решительным делом. Надо надломить его и тогда, тогда всё понесётся… куда, он ещё не знал. Он представил себе глубокие переживания, сложную и насыщенную жизнь. Возможно даже бегство за границу.
Оторвал от тетрадки лист и написал хозяину:
«Ушёл в одиннадцать часов утра, и не вернусь» - под бумажку он положил деньги за месяц. Ещё ему хотелось приписать:
«Меня услышат….» - но это было явно лишнее. Он плюхнулся на кресло, служившее ему и кроватью, включил музыку. Модная певица Наталья Чернышевская пела:
Мы грубы, но от грубости страдаем сами
Мы наполнены ложью, и мы чувствуем это
Мы искали счастье, но нашли гуманизм
Обогатимся – и будем счастливы
Поживём, доживём
Труд бесплоден, будем же счастливы…
Смелая, бойкая была песенка, и мелодия была весёлая. Две – три грустные ноты тонули в общем счастливом мотиве, исчезали в рефрене. И, кажется, никогда они не смогут прозвучать вновь.
Молодой человек запихнул обрез в рюкзак. Он оделся, закрыл комнату. По старой лестнице, он стал спускаться. Из их щелей окон в парадном тихо насвистывал холодный воздух.
Он вышел на улицу. Серое взбухшее небо и придвинутые со всех сторон дома. Он шёл будто в мрачном ущелье, на дне которого струился поток людей и машин. Светофор на углу был разбит в дребезги сосульками. Он лежал в осколках льда и моргал в стену ярким зелёным светом диодов. Цифры плясали в обратном отсчёте. И за этими явлением был спуск в подвальчик рюмочной, в которую он иногда захаживал. Ему захотелось зайти туда, чтобы поговорить с людьми. Словно деяние, на которое он покушался, навсегда отрежет его от человеческого мира.
К одиннадцати утра туда обычно подтягивались постоянные посетители. Он взял сто грамм в пластиковом стаканчике, и пахучую селёдку на чёрном куске хлеба. Осмотрел посетителей. Его привлёк обладатель рыжей бороды в облезшей меховой шапке и не по сезону в лёгком сером плаще. Тот мутно смотрел в окно, из которого были видны ноги прохожих, маневрирующих между ледышками.
- И куда-то эти люди постоянно топают, - сказал наш молодой человек, приблизившись к столику за которым стоял рыжебородый.
- Идут… - констатировал тот.
- Вы не выпьете со мной? А то одному как-то грустно, - тот кивнул с интересом.
Они молча выпили.
- А вот кто-то спотыкнётся, упадёт. Но они все равно будут дальше идти, - сказал молодой человек.
- Да…
- Может они все валятся в пропасть. Как от этого с ума не сойти. Вот я читал Сартра, рассказ, где человек с пистолетом взял и начал стрелять по толпе, из-за того что он их просто всех ненавидел. А что безумие... Этим самым, своим безумием, происходит удар в крепкую стену лбов. Удар за ударом. Когда они поймут, что всё возможно, то стена затрясётся… И, они ещё заставляют думать, что нельзя не любить людей, потому что не любя людей, не любишь себя самого. Заставляют, это в лагере заставляют, а здесь только настоятельно рекомендуют, - не будешь работать, и принимать общего порядка вещей… Понятно, вся формальна их любовь, это лишь новая форма рабства. Ну, а что, если взять и убить человека, без причины, без всякой корысти. Разве это не будет смелой препарацей существующего порядка вещей?
- Пожалуй, будет…
- Выход из всепоглощающей рутины. Да. Но на это надо решиться. Но жизнь должна измениться.
- Конечно, изменится.
- Только смелым… доступны звёзды. Вот Сталин банки грабил… Впрочем мне надо идти. До свидания! – Рыжий схватил его за рукав.
- Куда! Мы ещё не выпили. А повод, между прочим есть. Я сегодня сделал важное открытие.
- Да? – нерешительно сказал молодой человек.
«Глупо, как-то глупо было зайти мне в эту помойку. Да зачем? Будто я услышу какую-то истину. Ну ладно выпил немножко. А вообще алкашня – мерзкие существа. Интересно, как их оздоравливали в нацисткой германии».
Он шёл по проспекту без интереса к окружающему пространству. Н когда он подошёл к католическому костёлу в нём что-то шевельнулось. Словно после решительного поступка он не сможет и ничего увидеть вовсе. Тяжёлые двери со смазанными петлями легко поддалась ему. Мрачный зал был полон. Шёл концерт органной музыки. Он присел на последнем ряду с краю, вслушиваясь в незнакомую величавую музыку. Он расслабился и закрыл глаза. Но тут музыка оборвалась.
Шуршала одежда, раздавались голоса и покашливания.
Пастор сказал пару напутственных слов, пожелал всем хорошего воскресенья. После того пастор остался один, заботливо собирая оставленные буклеты на лавках. Наш молодой человек подошёл к нему, и, прочистив горло, с некоторым волнением заговорил:
- Я хотел бы с вами посоветоваться, - он помнил, что в сомнительной ситуации Карнеги рекомендовал начинать с этой фразы.
- Что, сын мой?
- Вот я думаю о семи заповедях, и особенно об одной, - не убий. Что это смертный грех. Это всё понятно. Но будет ли какое-то наказание в этой жизни, если я так, скажем, оступлюсь. Меня больше волнует, как это отразится на жизнь, человека, который убил, - моложавое личико пастора удивлённо смотрело на него. Возникла натянутая пауза.
- …Да, нет, честно говоря, мне просто было интересно, что здесь происходит. Мне нужно идти.
- Когда смятение в душе, прислушайся к своему сердцу.
- Спасибо за совет … На прощание скрипнула тяжёлая дверь храма.
Он шёл мимо Гостиного двора. Там не на шутку разыгралась комедия. Одни люди вскрикивали «Свобода!», а другие, в форме и с забралами тут же их хватали и тащили в автозаки.
Один из них в каракулевой шапке с кокардой, и жирными звёздами на погонах привлёк внимание молодого человека. Он хотел и с ним поговорить. Словно падающий в обрыв он цеплялся за людей как за соломинку.
- Господин человек! Зачем хватают этих людей? - полковник с равнодушно-презрительной миной посмотрел на него.
- Так надо!
- Даже не знаете, что… - замямлил он, - насчёт убийства. Может быть, что так надо? – полковник подумал, по ошибке, что его спросили о недавнем убийстве известного журналиста.
- Никто не знает! - и злыми покрасневшими глазами от злобы и обиды на своё положение, казавшееся ему потешным, он посмотрел на молодого человека.
- До свидания, мне надо идти, - сказал тот.
Когда он отошёл, полковник тихо сказал:
- Иди, иди, смотри не промахнись, - и с удовольствием представил, как рушится лицо молокососа под его пудовыми кулачищами.
Туманилась замёрзшая даль залива. По промёрзшему каналу скользил лыжник. Иррационально безумно и нечисто было его скольжение между львов и вставших и застывших на дыбы коней. Когда все нормальные люди шли на работу или свидания. Были сыты и довольны плоскостью. А человек с ненормальным влечением шёл с обрезом в рюкзаке. Лыжник словно вышел из оков причинно-следственных связей, и наяривал коньком в красной шапочке с белой снежинкой. Надо сказать, что лыжник безупречно владел коньковым ходом. Автолюбители, застрявшие в пробках с чёрной завистью смотрели на его полёт.
Молодой человек хотел забраться в знакомый чердак. Но появление лыжника сложными ассоциациями родило другую идею. Он поехал на окраину. В метро спускаться ему не хотелось. Он поймал машину. Подкатила праворукая белая тойота. Молодой человек, кажется за своё пожизненное существование в городе, исходивший каждый квадрат его, такого ещё не видел. Казалось, они должны были упереться в тупик или закрытые ворота. Разбиться, на тысячу маленьким грязных кусочков железяк и пластиков. Но препятствия будто растворялись.
Тем временем проклятая мысль терзала молодого человека.
- Я тебе вот чего могу сказать, мудрые старейшины говорили, - радуйся войне, потому что мир будет страшен, - вещал чернобровый водитель.
Он вышел по скользкой тропинке, до пригорка, от которого открывался вид на железнодорожную платформу. Осталось дело за малым, пятьдесят метров, хорошая дистанция для обреза.
Подошёл поезд, закрыв своим зелёным боком людей. Он развернул обрез. Звучно лязгнул болт, будто он получал удовольстве. Лёг на холодный снег. Его привлёк тучный мужчина с дипломатом. Потом мушка скользнула на женщину с платком. Но они казались ему не подходящими. И он решил избавить себя от сомнений, выстрелив в того, кто переступит белую черту у краю платформы.
Ждать оказалось недолго, и какой-то мужичок в дублёнке неторопливо переступил за черту, чтобы посмотреть, не приближается ли поезд. Молодой человек задержал на выдохе и плавно тянул крючок. Беспощадным секундомером билось сердце, отсчитывая жизнь стреляющего и жизнь мишени. Раздался выстрел…
Но читатель не ограничится таким лёгким концом. Я, конечно, не говорю, про читателниц, ведь у мужчины мыслительная способность и от природы сильнее и развита гораздо больше, чем у женщины. Да, первые строки рассказа обнаруживают, что я очень плохо думаю о публике. Не осуждай меня, ты сама виновата, твоя простодушная наивность вынудила меня унизиться до этой пошлости. Я скажу тебе развязку: дело кончится весло, с песнью не будет ни эффектности, никаких прикрас. Будет смех, звон бокалов, шампанское. Много счастья будет!
Молодой человек сел тогда в поезд и думал:
- Я же человека убил. – но почему со мной ничего не происходит, или это произойдёт потом. Может, я эмоционально нечувствителен? Так вот она что за штука!
- Теперь и понятна, а то никак не могли сообразить, - сказал полицейский чиновник, осматривая место происшествия.
Молодой человек спрятался у знакомого в Пскове и стал выжидать, что же произойдёт. Он думал, что убийство будет тяжким кайлом коцать его. Всплывать в самый неподходящий момент, но в неподходящий момент всплывали только мелкие обиды. Он ждал, что муки совести будут впиваться в его душу. Ждал полного обесценивания жизни. Но ему нравилась жизнь, он знакомился с девушками, и даже думал жениться. Весло встречал праздники, и было жить ему только веселей. Дядя из Москвы попросил помочь в торговле печками, и дело пошло. Но душевного переворота, краха прежних преставлений не происходило. Это было разочарованием для молодого человека, но он быстро про него забыл. Но главное, на что он наделся – сойти с ума. А психика легко сожрала этот странный поступок.
Полицейские вытащили сломанную куклу за перрон. Из разбитой пластмассы стекал вишнёвый сок. Они бросили её у гаражей и рассмеялись над нелепой позой, в которой она изогнулась.
- Смотри, а бумажная одежда у неё тоже, как настоящая, а, давай посмотрим, может у неё есть настоящие деньги. Они стали рыться в карманах.
- Ага, конечно, - сказал полицейский и кинул на ветер пустые белые бумажки, - хоть бы на принтере купюры напечатали.
Но молодой человек думал, что убил по-настоящему. Он всё думал, думал. Дурацкая мысль крутилась в голове. Ударялась внутри об пластиковый череп, и ничего не происходило.
А его молодая жена ласково гладила ему головку и читала повесть о новых людях.
Андрей